Хозяин тишины  - Влада Ольховская

Я сначала опасалась, что Мартынов снова начнет цепляться ко мне. Мол, как же так, Августа Стефановна, я нашел три пылинки на дальней полке, вы совершенно не следите за домом, сжечь вас надо на костре! Но нет, он старался не замечать меня и делал это так показательно, что мне становилось смешно. Похоже, невозможность меня уволить причиняла его тонкой душе такие страдания, что его воротило от одного моего вида.

Ну и славно. Чем меньше времени я провожу рядом с этой извращенной помесью червя с фашистом, тем лучше.

Если честно, мне было обидно за Гедеонова. Я знаю, что многие люди не празднуют свой день рождения — и имеют на это право. Однако его личный праздник превратили в стратегическую площадку для переговоров. Мне хотелось это как-то исправить, но я не знала, как. Я ведь даже подарить ему ничего не могла! У Гедеонова было все, кроме зрения, а новые глаза ты в подарочную упаковку не завернешь. Что же до самого праздника, то у него в этот день не будет ни одной свободной минуты, так что нет смысла ничего придумывать.

Я верила в это почти до самого торжества, а потом неожиданно нашла подарок.

С наступлением осени мои прогулки по саду стали неумолимо сокращаться — сначала незаметно, а потом все больше и больше. Конечно, здесь было куда теплее, чем в Москве, и все же осень это осень. Дожди лили все чаще, в открытом бассейне уже нельзя было плавать, в саду с книгой не посидишь. С работой я, привыкнув, справлялась быстро, поэтому у меня оставалось немало свободного времени.

Тогда я и начала ездить с другими работниками Гедеонова в ближайшие деревни и города. Своей машины у меня не было, как не было и прав, поэтому я с удовольствием принимала любое приглашение от тех, кто не был лишен собственного транспортного средства.

Кроме Никиты, разумеется. Он даже сейчас, пару месяцев спустя, почему-то был уверен, что я прощу его и мы помиримся. Он не был навязчив в своих ухаживаниях, но я часто ловила на себе его многозначительный взгляд. Он пытался поговорить со мной, однако я не позволяла. После истории с братом я не очень охотно даю людям вторые шансы, уж простите. Да и потом, было бы нечестно внушать Никите надежду, что между нами все может быть как прежде. Я чувствовала, что былой симпатии к нему не испытываю, мои мысли были заняты совсем другим человеком.

Так что от машины Никиты я держалась подальше, а вот с другими с удовольствием ездила. Гедеонов разрешал мне такие поездки без вопросов, даже в рабочие дни, и это стало вдохновением для новой волны сплетен, к которым я уже привыкла.

В тот день я была в городе с Анастасией Васильевной, но мы разошлись, нас интересовали разные магазины. Она могла на несколько часов зависнуть среди тканей, а меня это совершенно не привлекало. Я, скучая, забрела в небольшой антикварный магазинчик — и неожиданно нашла там то, что даже не искала.

Со мной такое иногда бывает: я вижу вещь и точно понимаю, что это идеальное решение поставленной задачи. Стопроцентное совпадение.

Это была музыкальная шкатулка из гладкого красного дерева. Она была невысокой, но очень широкой, благодаря этому внутри помещался механизм, способный издавать не примитивное пиликанье нынешних музыкальных шкатулок, а сложную мелодию — нежнейшие переливы серебряных колокольчиков. К тому же, шкатулка была резной, и на ее массивном корпусе поместилось с дюжину певчих птиц, разных, удивительно красивых, вырезанных так мастерски, что они казались живыми. Проводя по ним рукой, я могла различить каждое перышко, каждый изгиб крыла, каждый крошечный коготок на лапке. И это я! Гедеонов наверняка заметит больше, да и само дерево ему понравится: оно было очень гладким и как будто теплым.

Заметив мой очевидный интерес, продавец гордо заявил:

— Это из Англии! Девятнадцатый век. Я только сегодня выставил! Англичане знают толк в таких штуках, прослужит еще сотню лет!

Сегодня выставил, значит… Получается, шкатулка как раз ко мне и прибыла, я просто этого не знала.

— Я заберу ее.

— Она дорогая, — предупредил меня продавец с такой невыносимой скорбью, будто я собиралась самой себе отрезать руку.

— Ничего страшного. Вы карточки принимаете?

— Конечно, все, что угодно!

— Вот и славно.

В мягком свете магазина мелькнуло золото банковской карты, и продавец стал ко мне куда добрее.

Шкатулка и правда была дорогой, но это меня не волновало. После стольких месяцев жизни в поместье я понемногу избавилась от навязчивого страха, что у меня вдруг снова все заберут, я окажусь на улице и скончаюсь в какой-нибудь канаве. Я научилась воспринимать деньги как ресурс, призванный делать меня и близких мне людей счастливыми. Да и потом, вопреки опасениям продавца, шкатулка меня, мягко говоря, не разорила.

Когда я покупала ее, я была в восторге от собственной идеи. Мелодия, успокаивающая, будто обнимающая, как старый друг. Дивное красное дерево и объемные птицы. То, что Гедеонов называл меня Птичкой — он, кстати, не прекратил, хотя никогда не делал этого в моем присутствии. Все очень удачно сложилось!

Но уже в поместье я начала сомневаться. Что если он воспримет этот подарок не так? Посчитает меня дурой? Открыто спросит, зачем ему такой хлам? А может, вежливо поблагодарит, но по его лицу будет ясно, что такая сентиментальность его раздражает — он многое умеет сказать без слов, если захочет.

Это было странное чувство: я стеснялась своего подарка и гордилась им. Я чувствовала, что шкатулка должна достаться Гедеонову, она для него, не для меня. В итоге я пошла на компромисс со своей паникой: я решила вручить подарок наедине, когда никто больше не увидит это и не воспримет как попытку польстить хозяину.

Я попросилась в его кабинет ранним утром: пока все остальные метались по дому в последних приготовлениях к вечеринке, он просто сидел у окна и читал одну из своих странных, понятных только ему книг.

— Владимир Викторович, я… Я хотела поздравить вас. Вы не против? И тут подарок есть… Небольшой, но мне показалось, что он вам понравится, вот я и решила… Мне правда хотелось, чтобы вам понравилось…

Чтобы скрыть свое смущение, я тараторила быстро-быстро, но потом поняла, что этим я выдаю себя еще больше, и замолчала. Причем замолчала я вовремя: я успела уловить, как Гедеонов еле слышно произнес, больше для себя, чем для меня:

— Господи, какая ж ты смешная…

Мне было не обидно. Я видела, что он улыбается, хотя и старается это скрыть. Однако секундой позже он напустил на себя показательную серьезность, строгость даже.

— Августа Стефановна, обычно я не принимаю подарки от сотрудников, мне это кажется некорректным.

— А если я очень попрошу и никому об этом не скажу?

— Вы умеете заинтриговать. Давайте сюда свой подарок.

Я с готовностью протянула ему музыкальную шкатулку. Упаковывать ее я не стала, мне хотелось, чтобы он сразу почувствовал ее необычную поверхность. Я завороженно наблюдала, как его чуткие пальцы скользили по резным птицам, изучали их, будто поглаживали, как живых существ. Я хотела сказать, что это еще не все, но мои объяснения не понадобились. Гедеонов сам догадался, как открыть шкатулку, и комната вокруг нас наполнилась серебром музыки.